Учебные организации ДОСААФ

Мои воспоминания, пожалуй, следует начать с вечера двадцать пятого января 1965 года. Это был день моего 70-летия.

...Как чувствуется тяжесть прожитых лет. Как тяжело сидеть в президиуме торжественного заседания в полном параде, украшенным многими наградами, издающими легкий звон, и слушать доклад о прошедшей жизни. Конечно, юбиляр работал много десятилетий. И труд этот оставил не один след в науке, в технике и на карте страны. Об этом сегодня было сказано много, слишком много. Сколько подарков, моделей сооружений, изготовленных руками умельцев, передали юбиляру в дар. Если бы не было этих сооружений, не было бы ни признания, ни самого юбилея, Если посмотреть в зал, то видны лица многочисленных учеников и соратников, давно уже ставших видными учеными, имена которых знает вся страна. Лучшие из них пользуются мировой славой.

Невольно перед мысленным взором разворачивается лента воспоминаний: взлеты, падения, жаркие споры, свершения, вереница людей, с которыми работал, был близким, VI другая, маленькая группка людей, оспаривавших правильность наших работ и идей. К счастью, они оказались неправыми.

Хорошие слова, юбилейные речи... Но впереди еще традиционное ответное слово, когда необходимо быть по возможности скромным и самокритичным, в меру остроумным. И вдруг — озорная мысль: а что, если в ответном слове попытаться объяснить причины успехов и неудач, имевших место в жизни, если дойти до изначальных корней роста, воспитания и первых жизненных проб? И со всей откровенностью сказать тысяче людей, собравшихся на чествование, те слова, которых не принято говорить на юбилеях? Может быть таким образом удастся отклониться от шаблона? Как это соблазнительно, но, к сожалению, не подготовлено. Последний выступающий стал подводить итоги числа полученных приветствий, и председатель предоставляет слово юбиляру, неоднократному лауреату и прочее, и прочее.

Трудно встать из-за стола, приходится опереться обеими руками, чтобы было легче ногам, которые сегодня кажутся неупругими, хотя еще две недели назад они с легкостью несли мое немолодое тело в горы, и мне удавалось не отставать от гораздо более молодых спутников. Дошел до кафедры, почувствовал, как кровь приливает к лицу и обрадовался, что в жизнь вошли микрофоны и громкоговорители.

— Дорогие друзья! — Голос словно чужой. В переполненном зале наступила такая тишина, что кажется, кроме произносимых мною слов, ничего кругом нет.— Я протестовал против проведения чествования, но юбилейный заговор на первом и решающем этапе был проведен столь конспиративно, что я узнал о нем лишь тогда, когда дело оказалось непоправимым. Почему же я уклонялся от проведения юбилея? Во-первых, потому, что жизнь моя еще не пошла по тихому руслу, и последние десять лет моей жизни, к счастью, еще нельзя назвать спокойными. Во-вторых, опыт моих товарищей и мой собственный показали, что юбиляры оказываются в довольно странном положении, когда вопреки украинской поговорке, им приходится знакомиться с материалами, . обычно включаемыми в некролог, ранее положенного срока. Если юбиляр не потерял последних остатков, скромности и чувства юмора, то ему приходится бороться с неукротимым желанием спрятаться так, чтобы не встречаться глазами с окружающими. И самое главное, на юбилеях полностью отсутствует критика личности и деятельности юбиляра.

И в его ответном слове самокритика неизбежно звучит робко, чтобы не нарушать традиционный характер чествования; между тем без критики и самокритики дальнейшее совершенствование личности юбиляра совершенно невозможно. Их отсутствие приводит к самоуспокоенности, то есть тем самым юбиляру наносится огромный и непоправимый ущерб. Кто же в этом повинен? Его лучшие друзья. Поистине нелепая ситуация. Поэтому ему приходится слушать всех выступающих и только шептать про себя — все не так, асе безмерно преувеличено.

Если бы принять всерьез лишь десятую долю сказанных хороших слов, то было бы потеряно то немногое хорошее, что действительно было свойственно мне до юбилея. И еще. Как-то не хочется оказаться в положении, когда под всем, сделанным до юбилея, подводится окончательная итоговая черта.

Если быть совершенно откровенным, надо признать, что природные способности юбиляра едва ли были намного выше средних. Его знания никогда не были достаточными. Всю жизнь он очень много работал, восполняя нехватку таланта упорным трудом. Всегда привлекал в коллективы, в которых работал, талантливых ученых, инженеров и тонких умельцев. Никогда и никому из них не завидовал. Радовался их успехам больше, чем собственным. Это создавало атмосферу творческого подъема и радостного труда. Создание уникальных сооружений под силу только большим и высококвалифицированным коллективам. Поэтому юбиляр никогда не ставил себя выше коллектива. Главная забота заключалась в том, чтобы каждому участнику общей работы самому хотелось трудиться именно над тем, что ему поручено. Вот, собственно, и весь секрет высокой результативности работы институтов, руководство которыми было доверено ему.

В течение всей жизни я был искренне и горячо влюблен в науку, стремился, чтобы результаты моих исследований были полезны Родине, народу. Перед коллективом, с которым я работал, никогда не стояла проблема внедрения, ибо разработки доводились до конца. Много времени и сил мы отдавали подготовке будущих эксплуатационных кадров, в чыи руки передавались наши детища.

Правительство и научная общественность много раз отмечали нашу деятельность, Откровенно говоря, я всегда утверждал, что не заслужил многочисленных полученных наград, но всей последующей работой стремился отработать свой долг. Если бы не талант и труд многочисленных моих сотрудников и учеников, не было бы ни сегодняшнего вечера, ни юбилея.

На вечере было сказано очень много о юбиляре, но об одной его черте никто не упомянул. С юных лет и до сегодняшнего дня он был и остается неисправимым романтиком, который всегда, и притом охотно взваливал на свои плечи тяжелую ношу и никогда не уклонялся ни от какой борьбы, в том числе с многочисленными ветряными мельницами. В принадлежащем перу юбиляра четверостишье Мое кредо это звучит так;

Мне с детских лет был близок

"Дон-Кихот, Наивный рыцарь солнечной

Ламанчи , Неумных подвигов пример

его зовет, Сражаться с мельницами так же как и раньше.

Ну вот и все. Как в тумане я пробираюсь к выходу с эстрады. Рукопожатия, чьи-то поцелуи. Кто-то просит дать автограф...

Прохладная комната в глубине эстрады. От того, что перестали ослеплять огни софитов, что снова вдыхаешь свежий вечерний январский воздух, жизнь кажется более легкой. Здесь можно не следить за тем, как ты выглядишь, как там, в зале, на виду у множества людей. Ощущение счастья завершения трудного, очень трудного вечера. А впереди снова годы большой работы. Еще предстоит закончить важнейшую работу моей жизни. Нужно уйти так, чтобы не заслужить упрека, что не сделал всего, что был должен и мог сделать для своей страны.